Лошадиная Энциклопедия
На Первом канале закончился показ десятисерийной «Лошадиной энциклопедии» Александра Невзорова. Фильм получил широкий резонанс, особенно, конечно, среди конников – можно было услышать от знакомых или прочитать на интернет-форумах самые разные мнения: от восхищенных голосов до просто злобных выпадов в адрес автора фильма. В пылу споров возникали и всевозможные вопросы по поводу «Лошадиной энциклопедии». Мы отобрали несколько наиболее популярных и попросили ответить на них Александра Глебовича.
– Зачем у Вас в манеже пиляры, ведь работа на них – жестокие методы?
– Пиляры – непременный атрибут любого манежа нашей школы. Это прежде всего дань традиции От эколь, равно как и эмблемы на стене и на седлах. У меня пиляры никогда не используются по прямому назначению, зато служат неким «островком безопасности» для фотографов и операторов, когда идут съемки лошадиных игр или буйств. В этом качестве пиляры великолепны. Любой человек с камерой чувствует себя в них гораздо спокойнее и защищеннее, чем на голом грунте огромного манежа. Понятно, что защитой пиляры являются слабой, но все же хоть какой-то.
– Кто готовил Ваших лошадей? Ходят упорные слухи, что для Вас их подготовили за границей.
– Всех лошадей готовил я сам. Но рыжая кобыла Липисина – по части работы в руках – «произведение» Лиды. Больше ничья рука за последние шесть лет к ним не прикасалась. Люраши долго наблюдал с земли за работой с Перстом, делал замечания. Садиться он на него не стал.
– В нашем журнале было опубликовано Ваше фото на Персте с железом. То есть выезжались лошади на железе, а потом его сняли?
– С арабо-буденновца Перста всякое железо, уздечки, недоуздки – вообще все с головы было снято два года назад. Школьные прыжки, дузы, пассажи, пиаффе, менки, балансе, испанская рысь, пируэты и крутки делались без всего. Липисина (помесь УПГ с русской верховой) в том жутком колхозе, где она была куплена полумертвой от голода, заглистованной, с жуткой раной на задней ноге, заезжалась колхозниками, разумеется, на железе, но очень быстро была переучена Лидой, и уже года три кобыле на голову ничего не надевалось, ни для работы в руках, ни для работы под седлом. Все элементы От эколь, начиная с испанского шага и заканчивая каприолью, – учились на совершенно «голой» лошади.
Ташунко-Уашшта (на 11/16 буденновская) скакала один сезон, причем, судя по стесанному подпругой животу и ранам от капсюля на нижней челюсти, под законченными садистами. Из скачек, несмотря на свои уникальные физические данные (феноменальную силу и резвость), была списана за полную неуправляемость и в два года переброшена на маточное отделение, приехала ко мне с полностью уехавшей крышей. У меня никогда и ни при каких обстоятельствах не знала вообще, что такое железо, уздечка или недоуздок. До четырех лет воспитывалась в руках (совершенно «голой»), в четыре с половиной года на нее был надет кордео (свободно висящий на плечах ремешок).
По родословной у нее другое (совершенно дурацкое) имя, но меня бесит совковая традиция называть лошадь глупым и не подходящим ей именем только для того, чтобы соблюсти буквы имен родителей, и я совершенно спокойно ее переименовал. Вернее, переименовал не я, но это отдельная история.
Все мои лошади и в России, и за ее пределами работают без железа, уздечек и недоуздков (подо мной, разумеется). Как в манеже, так и в поле или в лесу. Исключение – только Ташунко: она ни в лес, ни в поле под седлом не ходит. Ее надо воспитывать еще около года, чтобы полностью стереть жуткие воспоминания о заездке, скачках и полностью исцелить психику. Я не хочу рисковать ни ею, ни собой – и еще год она будет работать только в манеже. Разумеется, на недоуздке вообще бы не было никаких проблем, но недоуздка или железа я теперь не могу надеть ни при каких обстоятельствах – это было бы отступлением и абсолютным предательством, которое бы начисто перечеркнуло весь смысл моей работы с лошадьми.
Я не показал этого в картине, но даже манежная подготовка под седлом, без уздечки и недоуздка такой сложной лошади, как Ташунко, работа очень драматическая, очень опасная и совсем не эффектная. Требующая адского, неизмеримого терпения. Впрочем, с Перстом было еще сложнее, хотя Перст – хулиган с золотым сердцем, а у Ташунко – сердце обычное. Когда обучение Ташунко будет закончено, она уедет во Францию.
В лес я езжу редко, только поздней осенью – я не любитель слепней, комаров и жигалок, сильно раздражающих лошадь и отвлекающих ее от занятия, я панически боюсь гололеда, арматуры, торчащей из земли, битого стекла и железок. К тому же я вообще не умею просто прогуливаться верхом и не вижу в этом ни смысла, ни необходимости. Если уж я сел на лошадь, значит, я провожу с ней занятие.
Одно время рабочие просыпали отработанными опилками с навозом дорогу в лесу, чтобы несколько смягчить грунт для моих некованых лошадей, но дачники и местные огородники быстро пронюхали об этом и растаскивали навоз с феерической быстротой.
– Вы садитесь верхом без уздечки, но со шпорами и хлыстом! Где же гуманность?
– А все по честному. Как вы справедливо заметили, лошадь без уздечки, у меня нет возможности контролировать ее с помощью боли. Лошадь ничем не ограничена в демонстрации своих эмоций и оценке моих действий. Если я чуть переберу со шпорой или прутиком, она имеет возможность мне ответить. А с такими эмоциональными лошадьми, как у меня, ответ будет мгновенным и адекватным. Поневоле получается ювелирная работа шпорой или прутиком. Лошадь прекрасно понимает, что она по сути свободна. Даже не по сути, а абсолютно свободна. Если ей что-то придется не по нраву, она немедленно скажет об этом в самой резкой форме.
– Схема действия мундштука с трензелем у Филлиса показана совершенно иначе. Трензель лежит на беззубой части, каким образом он может зубы повредить?
– Во-первых Филлис – это позапрошлый век. Вспоминая Филлиса, стоит вспомнить и его призыв: «Берите хлыст, палку, зовите кого-нибудь с бичом, велите жечь лошадь огнем». Во-вторых, Филлис нигде не демонстрирует действие железа на сагитальном разрезе лошадиной головы, и похоже, его это мало волновало.
Да, действительно, трензель лежит на беззубой части, но он не пришит к ней. При любом «цмыканьи» руками он перемещается вверх по беззубому краю к зубам. При попытке лошади пойти «через повод» он опять оказывается практически на зубах. В тысяче случаев, когда лошадь сопротивляется, ищет равновесие при помощи головы, и когда уходит за повод, – короче всегда, когда трензель и рот не в состоянии идеального покоя, он перемещается к зубам. Это совершенно общее место, удивляюсь, что приходится это объяснять.
– Разве невозможно найти «золотую середину» и готовить лошадь к соревнованиям «мягкими» методами? Ведь некоторые из тренеров NH работают со спортсменами.
– Я устал повторять, что не являюсь последователем Парелли или NH. Я очень уважаю Пата, восхищаюсь им, высочайшим образом оцениваю его методу, общаюсь с ним, но сам не являюсь NH-шником ни в малейшей степени.
Я всегда приводил и буду приводить его в пример и навсегда останусь в уверенности, что NH – в силу своей демократичности и сказочной простоты – это будущая норма отношений человека и лошади. Я принадлежу к совершенно другой школе, которая не практикует методов Парелли, хотя относится к ним с уважением.
Для меня в NH слишком много техники безопасности, демократичности, общедоступности и некоторой, уж извините, незатейливости. С очень многими постулатами Пата я никогда не соглашусь, но из уважения к Парелли критиковать никогда вслух не буду. Причем я готов признать, что его школа кое в чем превосходит ту, к которой принадлежу я. Для всех жаждущих особых отношений с лошадью Парелли – лучший ориентир, пример и учитель. Его учение дорого, но в принципе открыто для всех, что прекрасно.
А сегодняшняя От эколь – очень замкнутая, очень ревниво охраняющая свои секреты, очень малочисленная и высокомерная школа, врата которой наглухо закрыты для посторонних, пусть даже и пришедших с самыми светлыми помыслами. Когда ко мне обращаются за помощью или с желанием учиться – я всегда всех отправляю в Пареллиевские центры.
– Почему Вы восхищаетесь Марио Люраши, работающем на «страшном» железе, «выбивающем зубы»?
– Очень сложный и болезненный для меня вопрос, очень справедливый. Люраши – мой учитель, я не смею его оценивать или критиковать.
– О железе. Почему так кровожадно блестели глаза, откуда такой восторг при рассказе о железе?
– То, что вы приняли за кровожадность, – всего навсего возбуждение специалиста, у которого в руках оказались редчайшие образцы.
Дело в том, что уже много лет я являюсь экспертом старого лошадиного железа от киммерийского, протомеонского и скифского (раскопки, курганы) до железа XIX века. Я консультирую коллекционеров, экспертирую собрания, около ста древних образцов железа, шпор и стремян есть и у меня самого.
Мне посчастливилось описывать самые главные коллекции мира, но то, что я нашел на съемках серии «Железо» в запасниках Эрмитажа, где все находилось в опечатанных ящиках, никак не классифицированное, не описанное и не систематизированное – было абсолютным шоком. Коллекция Сомюрского замка, Шантйи, собрание Люраши, фонды музея Великой Армии в Париже, польские коллекции мундштуков и шпор Средневековья Сапеги и Добровольского, Гермесовское собрание – все по сравнению с Эрмитажным фондом оказалось детским садом.
Разумеется, открыв фондовые ящики, я был в восторге.
Есть, разумеется, в этом дикий парадокс – я не пользуюсь железом и искренне его ненавижу применительно к лошади, но как памятники иппической истории, как произведение искусства железо вызывает у меня очень сильные чувства.
– Натуральные отношения – это замечательно, большинство не против. Но ведь далеко не у всех любителей лошадей есть возможность содержать свою лошадь и заниматься с ней, ездить за границу, чтобы брать уроки у мастеров... Что им делать? Бросать ездить верхом? Бросать лошадей вообще? Как учиться?!
– Есть хорошая пословица: нет бензина – не выходи в море. Я понимаю, что это жестокий ответ, но другого у меня нет. Если вы действительно любите лошадей, постройте свою жизнь так, чтобы в результате получить финансовую возможность правильно (что очень дорого) содержать собственных лошадей, учиться у самых серьезных мастеров мира. Учите языки. Становитесь успешным и богатым человеком. Пусть достойное содержание собственных лошадей и квалифицированные с ними занятия станут целью жизни. Поверьте, ради этого (а не ради просто «денег» и положения) стоит потрудиться пару десятков лет.
Брезгуйте полумерами – прокатной или просто не своей конюшней, дешевыми совковыми тренерами, в этом вы все равно никогда не найдете возможности реализовать свое отношение к лошади. Вы всегда будете понимать ущербность своей роли. Просто не торопитесь, если вы сильны и умны – все будет, все придет, а если глупы и слабы – вам ничего и не полагается.
– В одной из серий – лошадь с окровавленным ртом. Если эта кровь – настоящая, то каким образом лошадь позволила Вам залезть в ее рот? Ей же было больно?
– В тех эпизодах, где кровь или раны не настоящие, размещены соответствующие информационные подпечатки, как, например в эпизоде о типичных военных ранах лошади. Там где этих подпечатков нет, кровь, разумеется, настоящая.
Тем, кто имеет отношение к спорту, вероятно, удобнее думать, что это грим. Вы очень плохо знаете конный спорт, если полагаете, что кровотечение, показанное в пятой серии, редкость. Что касается залезания в рот, то если вы смотрели четвертую серию – «Воспитание», то вполне могли убедиться, что лошади вообще очень многое мне позволяют.
– В «спортивной» серии – все под одну гребенку. Далеко не все спортсмены так обращаются с лошадьми! Большинство спортсменов искренне любят своих лошадей, берегут! Показаны были какие-то то ли любители, то ли еще кто-то невысокого уровня. Зачем всех обзывать? На крупных соревнованиях такого не увидишь – там работают мастера. Почему крайние и редкие меры выданы в фильме за норму?
– Соревнования, показанные мною в пятой серии, были официальными соревнованиями по конкуру, проводившимися под эгидой Федерации конного спорта. Среди участников этих соревнований – мастера спорта, кандидаты в мастера, разрядники, в чем легко убедиться, подняв протоколы этих соревнований.
Никто из истязавших лошадей спортсменов не был наказан за это, никто не был снят с соревнований за жестокость в обращении с лошадью – и это тоже факт, который легко проверить, подняв протоколы этих официальных соревнований, что неопровержимо свидетельствует, что и для судей, и для зрителей, и для участников происходящее было привычной, обыденной нормой.
Скажу более, неплохо зная конный спорт, могу утверждать, что это были САМЫЕ ТИПИЧНЫЕ соревнования. Именно из таких, среднего уровня, соревнований, на 90% конный спорт и состоит. С этим трудно, вероятно, поспорить. Крупные, как выражаетесь, соревнования, ничем по сути не отличаются, может быть, бьют чуть поменьше, но работа железом – еще более изощренно жестокая. Смотря на что обращать внимание. Можно следить за ртами лошадей и их глазами, можно за удачей или не удачей в перепрыгивании крашеных палочек. Кому что интересно и важно.
К тому же, как вы знаете, чтобы стать большим, надо побыть маленьким. Чтобы попасть на соревнования высокого уровня, надо отпахать не одну сотню соревнований среднего, типичного уровня. Так что то, что было показано в пятой серии, – абсолютная усредненная норма.
Настоящей жестокости я не показал – у меня еще около трех часов материала разных спортивных соревнований и тренировок, но восстало руководство Первого канала, охарактеризовавшее материал как «абсолютный садизм, не допустимый в эфире». Так что в пятой серии еще цветочки.
Что касается того, все ли спортсмены так обращаются с лошадьми, то скажу вам, что все – ибо все они часть системы, в которой истязание лошади, так называемое «наказание» – обязательная составляющая. Может ли конный спорт существовать и быть успешным без наказаний (истязаний) вообще? Нет, разумеется. В переводе на русский – бьют все. В большей или меньшей степени, но бьют все. И рот рвут все. И это тоже – факт.
– Есть же примеры, когда лошади на награждении прямо светятся, работают на публику. Они понимают, что победили и радуются своей победеЕ Видно, что многие лошади с удовольствием преодолевают препятствия. Им это нравится. Огромное количество лошадей работает с железом с удовольствием...
– Что касается «свечения»: не забывайте, лошадь чрезвычайно умна и наблюдательна. Вся розеточно-цветочная процедура – для нее сигнал, что истязания (соревнования) на сегодня, по крайней мере, закончены, что сегодня ни бить, ни рвать рот больше не будут. Что касается удовольствия, которое лошадь испытывает от перепрыгивания крашеных палочек, то это просто вздор. Фронтальная ширина препятствия – около четырех метров. Поверьте, это не случайно: если лошадь испытывает такое удовольствие от прыжков, то почему не делать эти препятствия 60-80 см по фронту? Да потому, что как только вы даете лошади свободу выбора – прыгать или не прыгать – она прыгать не будет. Она обнесет, пробежит мимо. Лошадь прыгает, только когда у нее нет выбора. Чтобы рассуждать о любви лошади к прыжкам – поставьте маршрут высотой хотя –бы 130 см, но из препятствий 60 см по фронту, снимите все с лошадиной головы – и вперед!
О железе. Да имейте же вы наконец элементарное мужество признать наиочевиднейший факт – железо есть способ контролировать лошадь при помощи причинения ей сильной боли во рту. У него нет никакого другого предназначения. Железо – символ страха всадника перед мощью и свободолюбием лошади, символ неумения и нежелания понимать лошадь и быть ею понятым. С каким удовольствием лошадь работает с железом? Вы что? Если это такое сильное удовольствие для лошади, зачем же вам нащечные и затылочный ремни уздечки?! Суньте ей в рот железо и пусть она сама его удерживает во рту, испытывая удовольствие от того, как вы дергаете его поводом.
– Если упразднить конный спорт, ипподромные испытания – куда денутся тысячи лошадей, занятые в этих отраслях? На бойню? Что будет с конными заводами, выращивающими лошадей для спорта?
– Конный спорт, конечно же, будет со временем ликвидирован. Но произойдет это не сразу, возможно, не при вашей и моей жизни. Постепенно будут прозревать люди, понимая, какой мерзостью занимаются, но все будет происходить очень постепенно.
Сегодня у лошади очень мало друзей на земле, но поверьте, с каждым годом число задумавшихся людей, людей, которым стало стыдно за то, что они делают с лошадьми, будет увеличиваться, и в конце концов их станет неизмеримо больше, чем тех, кто сделал своей профессией или своей забавой истязание лошади. Когда-нибудь человечество будет вспоминать о конном спорте, ипподромах, поло, тройках – с таким же стыдом, как сегодня вспоминает работорговлю, каннибализм или концлагеря. Начнет оцениваться настоящее искусство отношений с лошадью, основанное только на понимании, без болевых и насильственных средств. Но все будет происходить очень постепенно.
Постепенно прекратится штамповка в таких огромных количествах лошадей так называемых «спортивных» пород, вероятно, появятся породы новые. Все будет постепенно, на бойню никто не пойдет.
– Вы показали проблему, но не показали путей ее решения... Может быть, планируете обучать людей этому методу работы с лошадьми?
– Хороший вопрос. Примерно такой же вопрос содержится во многих письмах, которые я получил немало за последнее время.
Проблема заключается в полном отсутствии у меня любых педагогических способностей. На данный момент я действительно могу научить чему угодно любую лошадь, но совершенно не умею учить людей. Периодически, правда, я провожу открытые уроки для очень близких мне по духу ребят из питерских индеанистов, но это именно открытый урок работы с лошадью, а не обучение людей, я даю возможность видеть, как я учу лошадь, но практически ничего не объясняю. Да я и не считаю, что всем надо заниматься От эколь. Есть гораздо более простые, универсальные и все равно великолепные учения, тот же Парелли, к примеру. Вот у Парелли и надо учиться. Он все замечательно объясняет.
– Слишком много насилия в передаче, слишком агрессивная подача материала. Зачем?
– Будьте справедливы – в фильме разная подача разного материала. Серию о Силк, о Парелли, серию о моем способе воспитания лошади, о Малышке Терезии или конюшнях нельзя назвать ни агрессивными, ни содержащими насилие. Но история отношения человека и лошади – это жестокая история, основанная в основном, именно на насилии и человеческой глупости. Любовь к лошади, которая есть основная интрига фильма, основная движущая его сила не позволила бы говорить об этом спокойно или радостно. И это увы, тоже факт.
Что же касается спорта, то хоть расстреляйте меня, но я абсолютно уверен, что для того, чтобы ударить лошадь, надо быть законченным подонком, существом находящимся где-то за пределами добра и зла. И если есть некая система (спорт), в котором избиение (наказание) лошади – непременная составляющая, то относиться к такой системе без ненависти я не могу, уж извините.
– Лошадь нужна человеку, но человек лошади не нужен, так? Тогда почему автор фильма работает со своими лошадьми, выполняет сложные элементы? Почему просто не оставить лошадь в покое? Пусть живет в удобной конюшне, ест, гуляет... Зачем заставлять ее работать?
– Отвечаю. Существует непобедимейшая вещь – любовь человека к лошади. Противиться этой любви бессмысленно и невозможно. Но любовь к лошади, пасущейся далеко в полях и левадах, абсолютно независимой – это некий вариант платонической любви, которая, в общем-то, удел импотентов или святых. Я не являюсь ни тем, ни другим.
Моя любовь к лошади все же требует постоянной близости с нею, постоянного контакта, обучения ее и работы с ней. К тому же я примером воспитанных мною лошадей доказываю, что лошадь – гениальное существо с высочайшим интеллектом, благородное и способное к особым отношениям с человеком без всякого железа, без всякого насилия – так что прекращение этой деятельности, абсолютно революционной и абсолютно необходимой для полной гуманизации отношения человека к лошади, было бы прежде всего преступлением перед лошадью.
Сложные элементы От эколь необходимы, ибо необходимо доказательство готовности лошади к добровольному исполнению элементов любой сложности. К тому же право выбора – делать или не делать – остается за лошадью. У меня нет болевых или силовых средств воздействия на нее. Мои лошади свободны. И свою свободу и право выбора они сохраняют за собой всегда.
– В России огромное количество ужасных конюшен, где заживо гниют лошади. Покатушечники... Есть ли у автора фильма план действий, как с этим бороться? Как депутат Государственной Думы Вы что-либо делаете в этом направлении?
– Конюшни... Слышали о недавнем пожаре в Питере, в котором погибло несколько лошадей? Кто видел хоть раз это сооружение, понимал, что там ничего, кроме пожара и массовой гибели лошадей быть не может. Но трагедии бы не было, если бы владельцы лошадей, увидев помойку, в которую они «ставят» тех, кого якобы любят, развернулись бы и отказались вставать в конюшню-концлагерь, конюшню-помойку, огнеопасную, как стог сена. Не верю, что хозяйка надевала им какие-то волшебные очки, которые позволяли не замечать дикой аварийности здания, куда они на 23 часа в сутки запирали лошадей. А им было плевать, им самим было удобно, расположение такое замечательное, метро рядом и т.д. И по барабану было, что условия запредельные, что своих лошадей они обрекают – ради собственного удобства – на болезни, грязь, духоту, тесноту, вонь и в конце концов смерть либо в огне, либо под обломками сгнившей крыши. Нет чтобы поставить туда, где чистота, воздух, поля, каменные стены и трехметровый проходЕ Не-ет, ездить далеко к любимой лошадке.
Так что конюшни у нас такие же, как конники. Рынок, извините, не требует конюшен иного качества, чем та, что сгорела в Петербурге. Сюсюкающим про лошадок конникам – конюшни иного качества не требуются. Так что будем дальше жить в дерьме.
Покатушечники... Нет такой породы лошадей – «городская прокатная». Убитая и переломанная в спорте, на бегах, в скачках – лошадь обесценивается настолько, что покупка ее становится рентабельной для городских покатушечников. Не ломайте лошадей ради розеточек в спорте – они и не будут стоить по двести долларов, а лошадь ценой уже хотя бы в тысячу для покатушечников нерентабельна, они ее «отбивать» три года будут. Да и удавятся купить.
Любите свою лошадь, берегите ее, не ломайте – не будет покатушечников. Все, что происходит в России на тему лошадей, – дикарство и бред. Законодательно регулировать дикарство и бред невозможно.